Эскимо-Паинька очень любит смотреть в ночное небо. Она знакома уже почти со всеми звездочками и ласково здоровается с каждой из них. Ах, сесть бы в этот зеленый пузатый вертолетик и полететь к ним! Ну что вы, конечно же, не для того, чтобы стать звездочкой. Какая из нее, из Эскимошки, звездочка? Смех один! И пфеффелька смеется, да так хорошо, что все небо смеется вместе с ней. Вот интересно, что в этот момент думают астрономы?
Нет-нет, звездочкой она стать не хочет, ей нравится, что она пфеффелька, ей нравится, что она приносит счастье, ей нравится оберегать свой дом. Просто ей кажется, что во-он та звездочка – ну, та, которая на кончике носа Малой Медведицы – немного загрустила. Ах, куда это годится, если твой нос грустит? Она, Паинька, взяла бы эту маленькую звездочку на ручки, скорчила бы ей рожицу, пощекотала животик и чмокнула в макушечку. А потом бы попросила улыбнуться. Ну уж наверное все на земле улыбнутся, когда увидят улыбчивый нос? А звездочка на правом рожке созвездия Жирафика сегодня светит не так ярко, как всегда. Эскимо-Паинька знает, что и Олли-Мун, и Олаф-Звездосчет всегда протирают звездочки – и перед тем, как пришить их к небушку, и перед тем, как сложить в банку утром. Но если ты чувствуешь себя одиноким, то ты потихонечку тускнеешь, тускнеешь – пока однажды не погаснешь. Она, Паинька, сначала прижала бы эту звездочку к своему сердцу, дала бы послушать его бязевый стук, а потом объяснила бы, что ее очень любят – а разве можно быть одинокой, если тебя любят? Ну уж наверное все на земле вытрут слезки, когда увидят, как Звездный Жирафик ласково боднет рожком чей-то узелок-кулачок?
А потом наша девочка села бы в вертолетик и улетела бы обратно. У пфеффелек ведь на земле так много забот! И Эскимо-Паинька тихонечко улыбается миру и шепотом просит Ангела Имбирных Пряников сделать так, чтобы ее, Паиньку, поскорее выбрали и позвали жить в новый дом.
Журналисточка Птифур Ле Бонёр,
еженедельный «Пфеффелькин дневничок»
- Здравствуй!
- Здравствуй.
- Сияешь?
- Сияю!
- Который час?
- Тридцать три песчинки примерно.
- По-моему, меня низковато пришили, ты не находишь?
- По-моему... нет, просто левее, чем ты любишь.
- Ах, что теперь люди скажут! Ведь они так надеются на то, что мы встанем как-то этак... по-особенному...
- Ой, нашла, о чем страдать – что люди скажут! Они обязательно что-нибудь скажут. Кто им виноват, что они не знают, что это нас Олли-Мун пришивает? Причем без канвы, без схемы и вообще в лирическом беспорядке. Меня вон вообще одним стежком прихватила.
- Будешь сразу падать?
- Нет. Сразу не хочу. Во-первых, я пока с тобой не поговорила – когда меня еще раз рядом пришьют? А во-вторых... Там, внизу... там же сейчас почти никто не спит. Это сколько желаний сразу придется исполнять?
- А тебе жалко?
- Жалко. Вот ты не любишь, когда тебя пришивают левее кромки, а я не люблю исполнять ненужные желания. Чувствуешь себя потом такой дурой!
- Почему это - ненужные? По-моему, если возникает желание - значит, человеку что-то нужно?
- Ты еще совсем-совсем молоденькая звездочка... Не падала еще ни разу, правда? Конечно, человекам что-то нужно. Но они ведь не звезды, знаешь, как они умеют лгать? У-у-у-у! Особенно себе. Ты думаешь, они желают именно то, что им нужно? Щаз прям. Того, что им нужно, они обычно стыдятся...
- Все?
- К счастью, не все. И к счастью – есть ведь дети.
- Не понимаю... как же можно стыдится того, что тебе нужно...
- Тс-с-с... никому не говори только... но вот знаешь – не только можно, иногда просто необходимо. Посмотрела я на это их нужное... Еле из коллапса вышла. Вон, еще два луча обугленные немного, с трудом из черной дыры вытянула.
- Не хочу быть звездой...
- Но, маленькая... Ведь кто-то же должен?
- Это какой-то неправильный долг...
- Правильный.
- А правда, что падать – это больно?
- Правда. Очень больно. Ладошки нам подставляют только дети.
- Они же ночью спят?
- Спят, но... Видишь? Во-он там, внизу? На подоконнике? В полосатой пижамке?
- Какие глаза... и ладошку держит.
- Слышишь его желание?
- Да. Ты сможешь его выполнить?
- Нет.
- До встречи.
- До встречи.
- Не гасни, пожалуйста.
Записала Джинджер Мотылек,
сентиментальный корреспондент газеты «Этот нежный Имбирвилль»