Саронская Роза! Продолжение..
![Саронская Роза! Продолжение.. | Ярмарка Мастеров - ручная работа, handmade Саронская Роза! Продолжение.. | Ярмарка Мастеров - ручная работа, handmade](https://cs11.livemaster.ru/storage/topicavatar/600x450/3e/3f/71a1c79c4c3081087b5f5f8d44a6e23e4591dm.jpeg?h=ufaOvAKUMS2ZtCLQkbw5uQ)
– Да, у меня есть сад, – шептала она.
Всей душой прикипела она к этому уютному дворику, к живому уголку, где царствует такое обилие цветов, к посеревшему от частых дождей решетчатому забору, к покрывшимся лишайником стволам деревьев, к вьюнкам, которыми заросла ограда, к дикому кусту полыни. Такого покоя, как в своем вечнозеленом саду, она не ощущала нигде.
Так думала она, наблюдая сквозь прищуренные веки, как горкой осыпается в камине зола, слушая, как трещит в углу сверчок. Джошуа он так нравился! По сверчкам он определял погоду. Когда было тепло, они стрекотали быстро и звонко, при прохладной погоде или в дождь – медленнее, и в их песнях появлялся треск. Ей снова слышится голос мужа. Тоска сжимает грудь, заползает в каждую клеточку ее тела. Как густой, плотный туман обволакивает долины и холмы, покрытые вереском, так тоска обволакивает ее душу.
Скинув с озябших ног шотландский плед, она поднялась и медленно побрела в спальню. Там было тепло и уютно. Она убрала гору подушек, средних и мелких в льняных наволочках с кружевами, в бархате и атласе, с кистями и без. Она любила украшать ими постель. Откинув покрывало, положила к ногам теплую грелку, скинув халат, облачилась в ночную сорочку. Кровать у Эмили хорошая, из чистого дерева, в викторианском стиле, матрац мягкий, с оздоровительным эффектом. Но сон не идет. Она долго ворочается в постели, включает ночник на тумбочке, садится, подложив под спину подушку, и берет книгу. Чтение увлекает ее. Она радуется рождению долгожданного сына у Домби, огорчается из-за безвременной кончины его супруги, бесконечно жалеет маленькую Флоренс. Роман Диккенса опять открывает перед ней своих героев, и она делит с ними их радости и горести. На пожелтевших страницах перед ее глазами они обрастают плотью и кровью. В воображении Эмили сюжет романа резко меняется: ей так хочется, чтобы Домби всей душой полюбил маленькую Флоренс, миссис Домби ожила и все были бы счастливы.
Подкрадывается сон, и Эмили, выключив лампу, смыкает веки.
Ей снился муж. Он появился из сада так внезапно, так неожиданно, что Эмили испугалась. Он что-то говорил ей, стоя на пороге, и затем, обратившись в облачко, так же внезапно исчез. Эмили проснулась и лежала, теребя кружевную кромку простыни. Из глубин ее сознания всплыл сон: белые руки мужа, густая шевелюра, карие глаза и голос, тихий и властный. «Кто раз услышал раковины шум, того тянет к морю… Кто хоть раз бывал в горах, тот мечтает туда вернуться… Кто однажды видел библейский цветок, тот навсегда теряет покой...» Он говорил про саронскую розу… Он еще при жизни мечтал о библейском цветке, грезил им и хотел вырастить его в саду.
Она начала одеваться и долго не могла попасть в рукав халата. Путаясь ногами в его подоле, она побежала в сад. Утренняя прохлада дохнула на нее. В нос ударил горький запах полыни. На небе гасли последние бледные звезды. Из-за холмов сквозь дымку тумана медленно поднималось солнце, огромное, багрово-красное, покрытое мириадами золотистых точек, окруженное венцом из множества лучей. Эмили стояла, словно в забытьи, провожая взглядом медленно поднимающееся светило. Лучи тянулись по вересковым холмам. Эмили, как и все англичане, принимала каждый солнечный день, как подарок, дарованный Всевышним. Густые плотные туманы и мелкий дождь порой нагоняют хандру, и в такой солнечный жаркий день все спешат скорее раздеться, обнажая под яркими лучами все доступные части тела. Она особенно радуется таким дням, не зная, суждено ли ей увидеть солнце завтра или послезавтра. «Грех, конечно, такие дни растрачивать беззаботно. Ими надо жить и упиваться», – думала Эмили, никогда не забывая о скором наступлении темноты... о вечности…
Черный английский дрозд отвлек ее. Птичка забавно крутила головкой, стараясь привлечь ее внимание. В другой раз Эмили часами наблюдала бы за ней, только не сегодня. Дрозд, попрыгав у ее ног на газоне, взлетел к домику-кормушке и, поклевав там что-то, взмыл в небо. Стоя в саду на зеленой, коротко подстриженной лужайке среди цветов и щебета птиц, Эмили вдруг ощутила острое одиночество. Перебирая белыми дрожащими пальцами поясок от халата, она думала о саронской розе. Глазами она начала искать место для будущей любимицы. Ее взгляд застыл на фонтанчике... Вот тут... Тут она посадит свою розу. Быстро нагнувшись, руками начала она копать лунку. Вырыв небольшое углубление, Эмили привстала и долго созерцала свою работу. Колючкой от шиповника она выковыряла из-под ногтей землю, смахнула прилипшие к халату мелкие соринки. «И что это на меня нашло?» – гадала она. Прежде не имевшая привычки выходить в сад без перчаток, она начала голыми руками рыть землю!
Войдя в дом, Эмили поставила чайник, достала любимую чашку, налила в нее согретое молоко, затем крепко заваренный чай. Сев на диван, заметила лужицу на блюдце. Стала неловкой: то прольет что-нибудь, то опрокинет цветочный горшок.
– Старость не радость, – глубоко вздохнула она.
В комнате с полом, устланным ковролином, было тихо, как в колодце. Ковролин во многих местах покрылся темными пятнами, по краям и в центре стерся, образовав большие проплешины, но у Эмили даже мысли не возникало его поменять. «Зачем? На мой век хватит», – думала она, глядя на добротный книжный шкаф в углу, заставленный множеством книг, на милую этажерку викторианской эпохи, на чистые, недавно вымытые окна в потертых бархатных занавесках, которыми она пользуется редко. Эмили любит солнечный свет, любит смотреть, как его лучи проникают через бесцветные стекла и косыми полосками стелятся по полу.
Она отпила немного чаю. И снова прежняя жизнь в ярких пестрых картинках замелькала перед ее взором. Это были самые лучшие годы в ее жизни, наполненные особенным теплом и любовью мужа. Она старалась не жить прошлым, пробовала это много раз, но ничего путного не выходило. Стоит ей сесть за стол, сделать глоток чая, и она оказывается в саду или в столовой за столом, а рядом – Джошуа.
Вот уж и чай выпит, а Эмили все сидит под приглушенным теплым светом торшера. Пальцем она теребит кромку скатерки, столь же старой, как и хозяйка. Вышитые кисточки лаванды от стирки полиняли, оставив лишь слабую тень, кружева обвисли, кое-где порвались, но Эмили любит эту скатерку и не спешит отнести ее в charity shop*. Эта скатерка – подарок мужа, ей она очень дорога.
Вдруг она вспомнила о розе. Полдня провела у телефона, но купить цветок не удалось. Наступила ночь. Уставшая рука нехотя положила трубку. Но страсть Эмили не проходила. Она бредила розой, она заболела этим цветком, засыпала и просыпалась с мыслями о нем. Даже во сне ей снилась саронская роза. Даже слышался ее пьянящий душистый аромат. И вот однажды в одном цветочном магазине Лондона ей ответили:
– Никаких проблем, цветок мы вам доставим, если вас устроит цена.
Эмили была готова выложить любую сумму.
Ей доставили цветок удивительной красоты. Это была саронская роза!
С тех пор ее жизнь изменилась. Целыми днями она пропадала в своем саду, ухаживала за ней, отдавая ей свою любовь и тепло. Она ласкала бутоны теплыми мягкими ладонями, зарывалась лицом в лепестки и вспоминала свою молодость, давно ушедшие годы. Удивительный аромат, цвет и красота розы заставляли дрожать ее дряхлеющее сердце. Ей не верилось, что она стала ее обладательницей. «“Царица Востока” – так прозвали розу за ее красоту, а сейчас она скрасит мою одинокую жизнь», – размышляла Эмили, сидя в плетеном кресле на лужайке. Она слушала, как журчит, переливаясь в фонтане, ручеек, и чувствовала, как вливается в ее слабеющее сердце желание жить.
В руке у нее белая чашка, в ней свежезаваренный чай с молоком, на столе – сухофрукты и печенье. Эмили любила сидеть в саду, любуясь саронской розой, медленно попивая чай. Раньше она любила пить чай в кругу семьи за овальным большим столом, застеленным льняной скатертью. Чаепитие неизменно сопровождалось горкой ароматных булочек, которые Эмили превосходно пекла сама. Каждое утро с семи до девяти они садились пить чай, затем в час дня и неизменно вечером: файф-о-клок стал их незыблемой традицией.
– Боже, как давно это было!
Она глубоко и шумно вздохнула, белыми, словно слоновая кость, пальцами погладила тонкостенную фарфоровую кружку, которая была ей почти ровесницей. Опустошив чашку, она встала, подошла к розовому кусту, постояла, молча восхищаясь им, и медленно побрела в дом.
Сумерки опустились на город. В саду стемнело. Одиноко и грустно стало дикарке Саронской Розе. Ей и днем было не легче, но, видя радость своей хозяйки, она крепилась, даже цвела пышнее. По ночам, когда все цветы сворачивали свои лепестки и засыпали, Роза только дремала. В своих мечтах она возвращалась в Саронскую долину Палестины. Там, среди жгучих песков Аравии, не было цветка счастливее ее. Однажды в долине поднялся сильный ветер и, вырвав растение из песка, покатил неведомо куда. Стебли Розы свернулись, стали жесткими и сухими. Ветер безжалостно трепал ее, обрывая лепестки. Он то поднимал ее к небу, то опускал на землю. Роза, перекатываясь, неслась по песку, по пустыне, сама не зная куда. Ее стебли совсем истрепались, цветки облетели, и она превратилась в жалкий высохший куст. Никто бы не признал в ней прежнюю красавицу.
– Никогда мне больше не обрасти стеблями, не радовать своей красотой, не источать душистый аромат! Погибаю, я погибаю, – едва слышно стонала Роза, проливая слезы капельками росы. Ветер утих, и Роза осталась лежать на раскаленном солнцем песке. Цветок умирал, сквозь дрему слышалось ему пение песчаных барханов. Вдруг на него упала чья-то тень. Прохлада этой тени вдохнула в него жизнь. Лепестки слегка встрепенулись, но не более. «Умираю… Это конец», – думала Роза.
– О, Билкис, роза моей души! Если бы ты знала, как я тебя люблю!
Роза лежала, вслушиваясь в слова влюбленного юноши. И каждое его слово наполняло цветок живительной влагой. Жесткие, свернувшиеся стебли начали расправляться, листья приняли прежний вид. Почти высохший корень ожил и пустил ростки.
– Смотри! Саронская роза! – это был голос девушки. Он звучал, как ручеек.
Расписанной хной ладошкой дотронулась девушка до увядших лепестков. Цветок приподнял головку, но рассмотреть хозяйку прекрасного голоса было невозможно. Она была облачена в бурку. Только влажные черные, как маслины, глаза виднелись сквозь прорези. Но цветок почувствовал теплоту рук бедуинки, и до него донесся запах костра. И Роза ожила! Она раскрылась во всей своей красе. Девушка зарылась лицом в ее лепестки, кончиком маленького носика касаясь ее тычинок.
Своим вторым рождением Роза обязана была тем двум влюбленным. Как она радовалась их счастью и тому, что может приносить радость людям!
Но однажды ее с корнем вырвали из родных песков, долго везли в сумке на верблюдах, затем ее засунули в темный, дурно пахнущий багажник машины, потом она долго плыла по морю, пока корабль не пристал к берегам туманного Альбиона. Вскоре она оказалась в саду у одинокой Эмили. Видя, как страдает несчастная женщина, Роза старалась скрасить ей дни. И это удавалось. Бледные щеки Эмили приобрели розовый цвет и стали похожи на лепестки Розы. Эмили стала чаще улыбаться, и цветок радовался, наливался соком и благоухал, источая дурманящий душистый аромат. Так бывало днем. А по ночам Роза грустила в одиночестве, тосковала по жарким пескам, по Саронской долине, по буйным песчаным бурям, по караванам верблюдов, навьюченных душистыми пряностями, по крикам бедуинов «Камель, камель!». Ей очень хотелось порой услышать эти выкрики и хотя бы раз увидеть гонки и услышать тяжкие, почти человеческие вздохи верблюдов по ночам, услышать запах выжженных солнцем гор, запах соли и моря. Но Роза успокаивала себя: утром, с восходом солнышка, Эмили войдет в сад и теплыми мягкими ладонями коснется ее лепестков, и лицо хозяйки озарится улыбкой – ради этого стоит жить. Глубоко в корни зарывала она свою печаль и тоску по родной Палестине, опаленной солнцем пустыни.
Так и жила Роза в саду Эмили, рядом с фонтанчиком в виде опрокинутого кувшина, слушая, как переливается ручеек через узкое горлышко и стекает по узкой тонкой ложбинке, и продолжала бы жить, если бы однажды не забрела туда Повилика. Увидев среди других цветов благоухающую ароматом Розу, Повилика чуть не умерла от зависти. Роза же задрожала от страха. Ее стебельки сникли, лепестки поменяли цвет. Корнями почувствовала она смертельную опасность.
Повилика долго смотрела на Розу, затем уползла, путаясь в собственных вьюнках. Страшные мысли обуревали ее. Сколько роз ей пришлось повидать на своем веку, скольких уничтожить, высушив их корни, скольких задушить в своих жестоких щупальцах-вьюнках, но такую розу видеть приходилось впервые. Сколько раз она уползала из пустеющих садов, которые иссушила, оглядываясь на кусты высохшей смородины, увянувший хмель, безнадежно загубленные кусты сирени и чайной розы.