О чём на самом деле сказка «Гуси – лебеди», или разбираем магические практики наших предков по возвращению мёртвых с Того света
Русская народная сказка «Гуси – лебеди» знакома каждому, читающему эти строки. С самого раннего детства её рассказывали нам наши родители, а теперь своим детям рассказываем мы. Уверена, что еще многие века эта история так и будет переходить из уст в уста. Если кто-то считает, что не знает или забыл эту сказку, это большое заблуждение. Прочитав мой разбор этого сюжета, возможно, придёт понимание, что содержание сказки «Гуси – лебеди» зашито у нас подкорке, на том глубинном уровне, к которому у нас и доступа нет.
О чём же эта история? Интрига её довольно проста и линейна. Девочка проигнорировала предостережения взрослых, которые ушли по своим делам, из-за чего или гуси, или лебеди, или какие-то птицы унесли братца. Она нашла место обитания крылатых, сходила туда и вернулась обратно вместе с братиком. В этом ей помогали, как «неодушевлённые» объекты: печь, яблоня, молочная река, кисельные берега, так и «одушевлённые» – птицы, баба-яга и ёжик или мышь, которая присутствует в обработке А.Н.Толстого. Гуси-лебеди и баба-яга – персонажи условно отрицательные, но без них было бы невозможно сделать то, что смогла осуществить главная героиня сказки.
Готовясь к написанию этого эссе, я перечитала некоторое количество различных статей на тему, что такое «сказка». Версий множество. Начиная с того, что сказка – это некий винегрет, мозаика из народных суеверий, страхов, реальных событий, которые исказились до неузнаваемости, как в детской игре «испорченный телефон», заканчивая тем, что в каждой сказке заложено некое нравоучение, передающееся подрастающему поколению в виде так называемых импринтов, из совокупности которых и складывается культурный код людей в данной общности. Соглашаюсь с каждым мнением и считаю, что они не противоречат друг другу. Всё из перечисленного можно найти в этой коротенькой истории для малышей, которую родители читают на ночь перед сном.
Ситуацию «испорченного телефона» мы можем увидеть сейчас своими глазами. Вариант, записанный А.Н.Афанасьевым и изданный в трехтомнике издательства Художественная Литература от 1957 года на стр.185,..
…в некоторых моментах отличается от аналогичной сказки в обработке или пересказе А.Н.Толстого и М.Булатова.
И это не плохо, и не хорошо. Это факт, который мы можем зафиксировать: маловажные для рассказчика события могут довольно значительно изменяться и украшаться, в зависимости от особенностей слушателей и времени, в котором это происходит. Старичок меняется на мужика или мужа, а старушка - на бабу или жену и т.д. Данный метаморфоз приводит к тому, что уже через довольно короткое время сказка приобретает несколько иной вид и смысл, чем он был в детстве самих рассказчиков.
Теперь давайте посмотрим на важное нравоучение, что по идее обязано присутствовать в тех посланиях, которые рассказывают малышам в возрасте импринтной уязвимости, когда ребёнка проще всего зафиксировать на важных положительных или отрицательных образах. Какой воспитательный посыл отправляет эта сказка? По идее, рассказывать сказки в раннем возрасте необходимо для передачи базовых выживательных понятий. Например, вложить ребёнку представление о том, когда и при каких обстоятельствах выбирать те или и иные стратегии выживания: бежать, прятаться, нападать или познакомить малыша с существующими в мире людей качествами характера: доброта – злость, глупость – находчивость, сила – слабость. В описании к сказке «Гуси-лебеди» на одном из Интернет-сайтов написано следующее: «В сказке воспевается умение признавать свои ошибки, ответственность, храбрость». Думаю, что столь сложные задачи, как ответственность и умение признавать свои ошибки, не каждому взрослому доступны для понимания. Зачем тогда нужна подобная трудность в простой детской сказке, даже если допустить, что в ней рассказывается именно об этом? Посмотрим, что из этого сможем найти мы в этой удивительной истории.
Итак, сказка начинается с представления семьи. Двое детей, которых воспитывают старичок со старушкою. Дети для них являются дочкой и сынком маленьким. К чему подобная двусмыслица? Почему нельзя было сказать, что жили отец и мать, у которых было двое детей? Если старики лишь воспитывают детей, то где их биологические родители? Они умерли? Они уехали в другие края на заработки, а своих детей оставили на попечение старшего поколения? Тогда дети представляются социальными сиротами, несмотря на то, у них есть крыша над головой и весьма сытное пропитание, как будет ясно по ходу развития сюжета. Можно предположить, что дети родились поздно, а из-за тяжёлых условий жизни люди в прошлом рано старели, несмотря на развитую фертильность. И всё это вполне могло быть с конкретной семьёй. В жизни всякое бывает. Но только не в сказке. Вряд ли ребёнок, слушающий эту историю, в столь малом возрасте осознаёт, что старичок-отец и старушка-мать – не самые приятные образы для отождествления своей семьи, но червячок сомнения может появиться в его уме.
Дальше детская тревожность нарастает – взрослые уезжают. На работу или на ярмарку. Почему они их оставляют одних, а не берут с собой, если едут на ярмарку? А если на работу, то почему они не оставляют детей с кем-нибудь из взрослых, как это всегда делалось в крестьянской среде?
В.Маковский, Крестьянские дети, холст, масло, 1890 г.
Почему-то легкомысленная старшая дочь, об особенностях характера, которой, наверняка было хорошо известно была оставлена за главную. Хотя ребёнок, даже большой, до какого-то возраста просто неспособен сопротивляться импульсивным соблазнам.
Было ли опасно оставлять малыша одного? Мою маму, 1946 года рождения, в люльке оставили одну. Семья тогда жила в бараке. На младенца напала огромная крыса и укусила за лицо. Слава богу, всё закончилось благополучно. На память об этом происшествии у мамы остался малюсенький шрам на скуле. И ведь за ней ухаживала не старшая сестра, а родная мать (моя бабушка) - медсестра, прошедшая годы войны, то есть, далеко не ребёнок. Но не уберегла. В жизни же крестьянской семьи опасности для жизни были повсюду: волки, лисы, хори, орлы, ястребы, змеи и тому подобная живность. Поэтому, да, беспрестанный присмотр за несмышлеными ещё детьми был жизненно необходим для их выживания. Безусловно, одна мать не могла присматривать за всеми детьми. Поэтому малыши поручались под опеку старшим. Что они делали в таких случаях? Брали их с собой. Да, приходилось таскать малышей на руках, на закорках, но и ребёнок был целым, и с подружками получалось играть. Наша девочка ничего такого делать не стала. Весьма легкомысленно.
Рассуждаем дальше. Если есть подружки, то, значит, где-то рядом обитают и другие взрослые (родители других детей), а это означает наличие деревни, как минимум. Возможно ли, что все взрослые уехали на ярмарку или ушли на работу, не оставив ни одного старшего? Странная деревня. По логике вещей, ведь, обнаружив похищение братика, девочка должна была обратиться за помощью взрослых людей, чтобы послали за помощью. В этом смысл и задача любого адекватного воспитательного процесса - научить ребёнка не оставаться со своей проблемой или бедой один на один, не пытаться решать её самостоятельно. Вероятность того, что это получится у незрелого, слабого маленького человечка близка к нулю. Но девочка чувствует вину (плохая девочка, как она посмела не справиться с соблазном поиграть, ай-ай!) и начинает исправлять свой косяк. При этом она демонстрирует какие-то невероятные физические способности в беге по пересечённой местности. Она бежит в сторону, куда улетели похитители её братца, без еды, без воды и подготовки. И, удивительное дело, легко это делает. «Но это же сказка!» – скажет читатель. И будет прав. Но, может быть, девочка должна с младенчества проникаться идеей, что при любых своих ошибках ей придётся, во-первых, огребать последствия самой, а во-вторых, делать сверх усилия для их исправления?
Однако, наша сказка добрая. В ней почти сразу появляются субъекты, предлагающие девочке помощь, от которой она отказывается по довольно надуманной причине. И печь, и яблоня, и молочная речка соглашаются оказать услугу с условием, если девочка согласиться взять у них некий скромный дар. Это, как если бы мы сейчас пришли в магазин, где продают товар, при условии, если мы согласимся от продавца взять деньги вместе с покупкой. Но девочка же гордая, к такой мысли подводят слушателя сказки, она не принимает помощь вместе с подарком. По-моему, довольно нерационально, не так ли?
После того, как девочка проявляет чудеса ориентирования на местности, она показывает настоящее мастерство: встречает бесхитростного говорящего ёжика, который объясняет, как среди лесного массива добраться до логова бабы-яги. И у девочки всё получается. Затем она находит избушку, место обитания «морды жилиной, ноги глиняной», хватает брата, игравшего золотыми яблоками, и убегает.
Далее описывается возвращение домой. Девочка снижает свои требования к помощникам, соглашается отъесть кисельного бережка, кисленького яблочка и скушать ржаного пирожка, за что те (помощники) укрывают детей от гусей-лебедей. В конце всё заканчивается благополучно, и ребятишки возвращаются домой к моменту появления родителей.
В общем, если рассматривать эту историю, как нравоучение детям, чтобы не уходили гулять далеко от дома, то так себе воспитательный посыл. Эти странные «родители» запросто могли потерять обоих детей. Мораль данного рассказа настолько странная, что хочется забрать эту сказку у детей и никогда её не читать. Но почему же тогда из века в век малышам читают «Гуси-лебеди»? Может быть, в ней «зашиты» более глубокие слои? А давайте копнём…
Нашему уху настолько привычно традиционное начало сказки: «Жили-были старик со старухой и было у них…», что мы даже не замечаем это бросающееся в глаза несоответствие, о котором писала выше. Почему именно старик и старуха? Откуда у них дети?
На мой взгляд, имеется простое объяснение, которое проясняет подобное построение зачина. Старик, старуха – это осколок более древнего понятия. Полностью оно могло звучать так: Старые Боги. Когда-то старые боги жили среди людей, и люди были для них детьми. И вот с этими «детьми» происходили различные ситуации, зафиксированные в сказках. Но зачем старым богам идти на работу или ехать на ярмарку? А что обычно говорят несмышлёнышу, маленькому ребёнку, если у него умирает родной человек? Он ушёл на работу, он в командировке, куда-то уехал. С каких-то седых времён сохранился в языке образ того, что после смерти человек именно уходит, переходит, и отговорка «ушёл на работу» становится если не чистой правдой, то и не явной ложью. Вот и наши герои - старичок со старушкой – «умерли», а «детям» сообщили, что они уехали, но обязательно вернутся. С подарками.
Почему так получилось, что братца утащили гуси-лебеди, в сказке не говорится. Это просто данность. Хотя и добавляется, что «гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили». То есть птички делаются причиной того, что братца унесли на небо. Однако, гуси-лебеди – это лишь образно персонифицированный механизм перехода с земли на «небо». Гуси-лебеди – это то, что следует за последним вздохом человека. Ещё не смерть, но уже не жизнь – пограничное состояние междумирья.
Есть такая пословица: куда ни кинь, всюду клин. Клин здесь – это тот самый гусино-лебединый клин. Слова, ставшие омонимами, но в прошлом, вероятно, они были синонимами. Гуси-лебеди – все птицы, которые летят клином. Клин – это указание направления, стрела. К-лин к-линии, где линия – это какое-то другое место. «Линией», чертой, может быть и начало леса, оборонительной линии, болота, и миром мёртвых, обиталищем старых богов. Птичий клин – это буквально визуальная картинка, прямо показывающая процесс перехода умершего к предкам.
Отсюда ведут корни и примета, что птичка, постучавшая в окно – это привет от умершего, и все обряды прощания или встречи перелётных птиц. С ними можно получить, передать «весточку» дорогим близким, покинувшие нас навсегда.
Небольшое отступление, которое наглядно продемонстрирует наличие массового социального импринта как раз на описываемую тему.
Напомню известное всем и каждому стихотворение дагестанского поэта Расула Гамзатова, написанное им на аварском языке. Здесь перевод Наума Гребнева, известного переводчика восточной поэзии.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Летит, летит по небу клин усталый —
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Стихотворение написано поэтом под впечатлением от открытия обелиска в селе Дзуарикау, Северная Осетия, в память семьи Газдановых, у которых во времена Великой Отечественной войны погибло семеро сыновей. Памятник был в виде скорбящей матери и семи улетающих гусей. Гамзатову сложно было подобрать по-аварски рифму к слову «гуси», и он специально согласовал в министерстве культуры Северной Осетии просьбу о замене «гусей» на «журавлей». Ему разрешили. После того, как композитор, в прошлом фронтовик, Ян Френель сочинил музыку на этот текст, а Марк Бернес, находившийся при смерти от рака лёгких, исполнил песню «Журавли», древний импринт актуализировался. Если бы его не существовало в коллективном бессознательном, то невозможно было себе представить, чтобы через несколько лет после появления песни «Журавли» в местах боев 1941–1945 годов стали возводить стелы и памятники, центральным образом которых были летящие журавли. Или гуси-лебеди, если брать значение этого образа в его устаревшем звучании.
Наберите в поисковике «памятники с журавлями», посмотрите, а потом ещё раз прочтите сказку «Гуси-лебеди». И, может быть, у вас изменится ощущение контекста этой истории.
После того, как мы определились с тем, куда и в каком состоянии гуси-лебеди уносят братца, несколько в ином преломлении рисуются и другие персонажи сказки. Процесс перехода из одного мира в другой каждый раз однотипен. Во время родов ребёнок в животе матери тоже в каком-то смысле умирает. Как эмбрион. Но рождается уже, как человек. Также и умирающий. Он умирает, как земное существо, но рождается, как существо «небесное», тот, кто теперь будет жить на Том свете. И сказка «Гуси-лебеди» повествует об этапах этого самого перехода. Может быть, это та ценная информация, которую вкладывают малышу с самого раннего возраста?
Все живородящие выходят из материнского чрева. До этого они проходят процесс «созревания», а ещё раньше – процесс прикрепления яйцеклетки к матке женщины через образование плаценты, органа, который осуществляет питание и дыхание эмбриона.
На своём пути девочка встречает печь. Печь – это прямой образ того органа, из которого и выходит «готовый продукт» - созревший эмбрион, младенец. За помощь печь предлагает скушать ржаного пирожка. Ржаной пирожок – поминальная еда, которую предлагают покойникам. Так как девочка (живое существо) осуществляет процесс вхождения на Тот свет, то согласись она не подарок, это привело бы к тому, что автоматически она согласилась на свою принадлежность к миру мёртвых. А это в свою очередь привело бы её к тому, что дорога назад, в мир живых, для неё закрылась. Поэтому дерзкий ответ, что «у моего батюшки и пшеничные пирожки не едятся» означает жизнь, к которой девочка себя всё ещё отождествляет. Она отказывается от символического приобщения её, живой, к обитателям Того света.
У Карлоса Кастанеды есть подобный момент. В какой-то из его книг дон Хуан советует сновидящим ничего не брать в руки и уж тем более не употребить «местную» пищу во время пребывания в мире сновидений, в иномирье. Ослушавшихся этого совета ожидает то, что они забудут «родной» слой реальности и навсегда останутся «в гостях».
Пройдя за границу, где младенец появляется на белый свет, девочка идёт далее. Её встречает яблонь. Лесная яблонь олицетворяет собой образ созревания. Это чисто женское дерево, связанное с брачными отношениями, зачатием, вынашиванием. Наливное яблочко – это доношенный ребёнок. Кислые яблоки – символ созревания эмбриона. Яблонь предлагает кислые яблоки, предлагает присоединиться к процессу созревания для Того мира. По вполне обоснованной причине девочка отказывается, прямо намекая, что у батюшки яблоки садовые, то есть сладкие. Процесс созревания её, как эмбриона, не актуален.
Следующая встреча – это молочная речка, кисельные берега. Как уже, скорее всего, понятно из логики предыдущих персонажей, речка – это символический образ благословенной плаценты (кисельного бережка), вдоль которого течёт «молочная вода» - готовое питание/дыхание для находящегося в утробе эмбриона. Девочка вновь отказывается приобщиться к энергиям речки.
Итак, девочка в обратном порядке проходит три персонифицированные стадии, которые мы называем беременностью. Но перед тем, как ей попасть к бабе-яге, она встречает ёжика, указывающего путь. Ежик, как и мышка – это хтонические образы. Так они определяются по признаку жизни под землёй, в норах. В глобальном смысле проявления хтони – это эманации того, что наши предки называли Мать - Сыра Земля. Локально ёжик и мышь - это образы умерших предков, которые приходят на помощь в самых трудных и тяжёлых ситуациях. С помощью подсказки Рода, девочка находит избушку бабы-яги.
Образ бабы-яги чрезвычайно глубок. Я немного об этом персонаже уже писала. Одной из задач бабы-яги, которую она выполняет, - это проводы души умершего дальше, на Тот свет. Она - ещё одна ипостась той силы, которую в греческой мифологии называют Хароном, гневливого лодочника, перевозчика душ через реку забвения Стикс. Избушка на курьих ножках – это, как уже неоднократно разбиралось другими любителями русских сказок, погребальный домик, домовина. «Ножки» домику необходимы, чтобы в него не могли забраться дикие животные и не потревожили тело умершего. Домик тесный и неудобный, поэтому в других сказках описывается так «костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос». Очевидно, что это не домик, не избушка, где живут. Это гроб.
Любопытно, что девочка застаёт своего братца сидящего на лавке и играющего золотыми яблоками. Моя версия, что золотые яблоки – это образы (голограммы) яйцеклеток его вероятных будущих матерей. Мальчик, находясь на последнем крае, где уже не жизнь, но ещё не окончательная смерть, выбирает свою будущую инкарнацию. Какое он золотое яблоко надкусит, тот выбор и сделает. В этом случае дорога обратно будет ему закрыта окончательно. Дальше только новое рождение и начало новой жизни. Но, пока мальчик свой выбор не сделал, ещё есть шанс вернуться в прежнее тело.
Девочка схватила братца и побежала обратно. Гуси-лебеди начали преследовать беглецов. Не потому, что злые и вредные, а потому, что движение детей пошло против течения естественных процессов. Это также немыслимо, как если почти родившийся ребёнок вдруг решит не рождаться и остаться в животе матери на какое-то время. Да, это допустимо и такое бывает, но скорее это аномалия, для ликвидации которой придумали кесарево сечение. Бесполезно сопротивляться, вытащат из живота всё равно. Девочка же решает эту проблему нетривиальным способом. Она вновь проходит путь рождения, чтобы вернуться в мир людей. В сказке этот процесс показан на символическом уровне. Для начала, она приобщается к энергиям молочной речки с кисельными бережками, съев киселька. В сказке не говорится, что нужно было этой же едой накормить и спутника, но это обязательное условие. И вот здесь мальчик и девочка становятся действительными братом и сестрой. Таким образом, уже двойня проходит тот процесс, когда плацента эмбриона прикрепляется к матке женщины. Далее беглецы встречают яблонь. Через поедание её яблок, получив защиту от сил смерти, они созревают для последующего рождения. Затем печь, в которую они залезают-вылезают, так происходит их символическое рождение на белый свет.
Небольшая «техническая деталь». Судя по всему, подобную практику было возможно осуществить только в случае, если биологическая мать «спасительницы» умерла и является свого рода ангелом-хранителем для медитирующего на Тот свет. Если задаться вопросом о том, делалось ли путешествие девочки в медитации или через её реальную физическую смерть, чтобы вытащить какую-то значимую отлетевшую душу назад в тело, сложно сказать однозначно. Я думаю, что здесь могли быть оба варианта. Но рассуждения о нюансах и методах данного чрезвычайно сложного ритуала – это отдельная история.
В целом, для меня подобные возможности девочки кажутся высшим уровнем магического мастерства. Очевидно, что героиня этой сказки – девочка лишь в смысле, что «не мальчик», такое провернуть способна лишь зрелая женщина, практик самого продвинутого уровня способностей. И удивительным кажется, что именно эту сказку рассказывают совсем малышам. То ли это давняя обережная традиция, когда детей успокаивают тем, что в зашифрованном виде повествуют о ведуньях, способных возвращать с Того света умершего, чтобы бессознательное ребёнка не боялось смерти. То ли это осколки памяти о реальных практиках наших предков, которым до наших времён отдаётся дань уважения. Ведь самым маленьким первым всегда дарится самое ценное: любовь, грудное молоко, тепло, забота и почти истёртая сказка про возможности безымянной девочки, которая совладала со смертью.
Таким образом, разобрав народную сказку «Гуси – лебеди», хочу предложить свою авторскую реконструкцию этого сюжета.
Когда старые боги покидали землю, людям, которых они породили, остающимися сиротами, говорили: «Мы уходим в вышние места, где будем заботиться о вашем благополучии. Вы же, дети наши, будьте умненькими, живите на своей земле и берегите друг друга».
Одна старая богиня, понимающая больше других, отвела в сторонку деву-ведунью и сказала ей: «Девонька, дочь моя, береги братьев своих, не играйся слишком долго со своими подружками-магинями. С нашим уходом, волшебство покинет ваш мир. Живи со своими соотечественниками, не уходи далеко, приглядывай за несмышлёнышами. Чуть упустишь, собратья твои начнут соперничать, а это чревато… Оглянуться не успеешь клин гусей-лебедей унесёт их всех в чертоги великого Перуна».
Пообещала дева-ведунья присматривать за сородичами своими, да велик был соблазн. Волшебство ещё можно было отыскать какое-то время в потайных уголках Яви. Искала такие места дева-ведунья с подружками, такими же девами, гуляющими между мирами, вот и оставляла несмышлёных родичей своих без присмотра.
Однажды вернулась она домой, а соплеменники уже нашли повод для состязаний. В одной из схваток лишился вождь своего единственного сына. Унесли его душу гуси-лебеди на крыльях своих. Бросились сородичи к деве-ведунье, просят, умоляют вернуть им юношу. Как живое лежит его тело без единой раны – упал навзничь с коня, да и вышибло дух. Делать нечего, согласилась дева-ведунья. Ведь это она оставила без пригляду, без присмотра несмышлёнышей, нарушила наказ старой богини. Не насоветовала, что сотрудничество лучше соперничества. Но было поздно. Вот и решила помочь кровникам в их просьбах.
Уединилась дева-ведунья в своей пещере, провела обряды, призвала в помощь Мать-Сыру Землю и уснула крепким сном, будто умерла. И снится деве, как бежит она быстрее ветра сквозь звёздные миры и галактики за клином гусей-лебедей, на крыльях которых покоится юноша, павший с коня. И почувствовала дева-ведунья, как время повернулось в обратную сторону. И вот она уже малютка на руках у старой богини, что вынянчила её, сиротинушку и научила всему. А ещё через секунду, пролетела дева-ведунья мимо чрева своей родной матери - обычной земной женщины, умершей в родах. Жаром жизни, огнём печи родного дома дышало устьецо матушки, приглашало прильнуть к нему. Но дева-ведунья пронеслась мимо, разматывая нить своей жизни в обратную сторону. Вот чрево матушки родимой превратилось в яблоньку, что стоит в людском лесу, наливаясь солнышком и сладостью женской доли. Манила яблонь деву-ведунью своими ветвями, звала к себе, насладиться плодами её бремени. Но мимо пронеслась дева за клином, несущим отрока в чертоги богов. Нить жизни золотым шнуром разматывалась, приведя магиню к моменту своего зачатия. К райской млечной реке с кисельными берегами, что питала её своими соками в чреве матушки родимой. Прекрасное это было время – изобильное и беззаботное. Речка призывно забурлила, зовя деву к своим берегам. И вновь мимо пролетела она.
Вдруг всё стихло и будто замерло. Ни единого звука, ни шевеления ветерка не ощущалось вокруг. Дева-ведунья беспомощно озиралась, не понимая, куда ей двигаться. Здесь было безвременье. Многие магини-практики терялись в этом месте, но старая богиня научила её, как призывать силы древнего Рода на помощь. Взмолилась Дева, призвала силы Рода на помощь. И откликнулись предки на призыв. То ли земляная мышь, то ли колючий ёжик пробежал возле ног девы, и тут же стало ей ясно, куда двигаться дальше. Мысленно поблагодарила дева-ведунья праотцев и понеслась далее.
Пройдя полосу безвременья, она приблизилась к огромному могильнику. Вокруг валялись кости и человеческие черепа - останки всех могил за всё время существования людей. Среди огромных елей на толстенных срубленных стволах то тут, то там стояли домовины с окошками, обращёнными в сторону мрачного чёрного леса, откуда возврата уже не было никому. Здесь же, на опушке, была безраздельная вотчина Йогини-бабы – древней жрицы, отказавшейся уходить в мир чистого света, чтобы спасать светлые русьи души от навьего мрака. На службе Йогини-бабы и были те самые гуси-лебеди, что принесли ей на своих крыльях душу рано умершего сына вождя.
Играл он золотыми яблочками перед домовиной на лавочке из человечьих костей. Поняла жрица Йогиня-баба, что не дожил паренёк свой срок, дала ему возможность вновь народиться в мире людей. И уже готов был молодец откусить от одного яблочка, чтобы тут же исчезнуть, затеряться в бурлящем круговороте жизни. Но схватила его дева-ведунья своей духовной волей и понеслась обратно домой. Летит, мчится и понимает, что тянет её обратно, не пускает Йогиня-баба назад. Понимает дева, что не уйти ей от клина гусиного. Призвала она матушку свою на помощь. И тут же речка молочная, берега кисельные разлилась перед ней. На этот раз дева-странница с готовностью прильнула к сладкой молочной влаге, вспомнила она, какое это божественное наслаждение. И ношу свою бестелесную накормила кисельком. Отступила сила клина птичьего, отпустила тяга мира мёртвых.
Дальше мчится дева домой, к живым. И вновь тянет, не отпускает, преследует её сила клина вышнего. Призвала она матушку-покойницу. Снова пришла она на помощь своей родной кровиночке. На этот раз яблонью встала она перед дочерью. Яблонью, омытой дождиком летним и светом солнышка ясного, деревцем, что радуется сладостным своим бременем. Кинулась дева-ведунья к материнским ветвям, со слезами на глазах вспомнила себя, играющую золотыми яблочками, вспомнила себя, наливающуюся соком жизненным в женском чреве. Накормила братца своего яблочками матушки своей, ещё сильнее породнилась она с мальчиком. Ослабли силы смерти, тянущие братца назад на Тот свет. Дальше понеслась дева-ведунья к нашему миру, к свету солнечному. Всё ближе выход, всё явственнее слышит дева дыхание жизни. Но силы стали покидать её. Тяжело вырывать из лап смерти того, кто побывал в гостях Йогини-бабы – великой пробудившейся жрицы, которая спасает души светлые, души русьи, отгоняя от них навий мрак и направляя их в вышние чертоги могучих предков. Тянет назад клин смертельный. Из последних сил сделала рывок дева-ведунья и оказалась перед выходом из материнского чрева. Огромной белёной печью обернулся проход в мир людей, печью, от которой уже тянуло родным домом и духовитым ароматом печёных пирожков. Взмолилась дева-ведунья о помощи, вдохнула того запаха печёного и тут же нырнула вместе с братцем в теплое устьице большой жаркой печи.
Вдруг порозовели бескровные щёки холодного тела юноши, которого ночи напролёт оплакивали безутешные миряне. Он судорожно вздохнул и открыл глаза на радость всем людям. Пробудилась и дева в то же самое время. Вышла она из своей смертельной медитации в своём глубоком земном обиталище. Встала с ложа, смотрит, а перед ней стоит старая богиня, когда-то научившая её всем премудростям, улыбается, протягивает ей нарядные одежды и говорит:
- Вот мы и встретились! Добро пожаловать в новый мир, новорожденная моя доченька.
© В. Солнцева
2023 г