На цыпочках по Fondamenta degli Incurabili (перечитывая И.Бродского), ч.1
Тогда уже больше года, практически со дня моего поселения в Венеции, всё свободное время я использовала, прокладывая особые, специальные маршруты, не отвлекаясь ни на какие соблазны, обрушивающиеся на тебя в избытке в этом городе, стоило только выйти из дверей Santa Lucia (венецианского железнодорожного вокзала) и почувствовать, как тебя тут же парализует, сдавливает горло, и всё, на что ты способен в этот момент – это издать некий восторженно-хриплый клёкот, подобный крику кружащих над тобой gabbiani, -бесцеремонных венецианских чаек, вряд ли осознающих незаслуженную привилегию или тем более смысл своего пребывания в этом городе из другого измерения.
Было нескольких недель паралича и неподвижности на балконе и террасе одного из palazzo на Canal Grande (достаточно сказать, что окна холла и балкон, где я угнездилась с книгами, выходили как раз на общество писателей и издателей Италии)
в котором мне совершенно фантастическим образом посчастливилось прожить незабываемые годы с бесконечностью чашечек кофе и въевшимся в кожу, волосы и одежду будоражащим запахом церковного воска, которым были натёрты полы и старинная мебель, с неизбежной возможностью круглосуточно пропитываться нетуристической атмосферой города, со стопкой сборников поэзии И.Бродского и «Набережной неисцелимых» в руках, теперь уже на итальянском (“Fondamenta degli incurabili”), которая так прекрасно звучит в переводе Gilberto Forti)
Было забавно, стоя босиком по утрам на разогретом мраморе балкона, с растрёпанными волосами, в махровом халате и чашкой кофе, небрежно перебрасываться «ciao!» со снующей под балконом в лакированных гондолах туристической публикой (прокатиться в гондоле – по-прежнему недешёвое удовольствие!), наверняка завидовавшей всеми фибрами «местной синьоре». Среди них были даже Венецианский Дож и его Жена.
Почему бы и нет? Может, в прошлой жизни так и было. Есть об этом некоторые знаки. Но это тоже уже другая история. У всех они есть. Каждый это знает...
***
Для ощущения дрожи в коленках поначалу мне хватало с избытком перечитывания вслух на итальянском (который сам по себе своим cantabile mi graffia il cuore) только первых нескольких страниц «Набережной».
Palazzo, где я жила, - совсем рядом с вокзалом Santa Lucia; он буквально сросся с одноимённым собором, колокола которого каждую четверть часа эхом отдавались в желудке. И описанный Бродским маршрут его следования в «Академию» лежал именно мимо «моих» окон. Как здорово было произносить и слушать эти фразы вслух, ночью, под неустанное sciabordo приливной воды, чувствуя себя оператором, следующим режиссёрской канве воображаемого фильма! Главное, что никто и ничто в этот момент не препятствовало этому фантастическому погружению в слово и образы. У меня это был редчайший, пожалуй, уникальный случай клеточного прочувствования написанного другим человеком текста. Повезло.
«…Ночью в незнакомых краях бесконечность начинается с последнего фонаря, и здесь он был в двадцати метрах»…
***
«Закрыв глаза, я представил себе пучок холодных водорослей, распластанных на мокром, возможно – обледеневшем камне где-то во вселенной, безразличный к тому – где. Камнем был как бы я, пучком водорослей – моя левая кисть»…
Фотографированию водорослей, воды, бликов и отражений на ней я посвятила много времени. Очень часто слышала от наших туристов (обычно, у иноземных гостей больше такта, но это тоже уже отдельная история), что в Венеции жутко воняет и нет больших магазинов для волшебного шопинга(!). Наберу воздуха и сделаю паузу…
Этот особый аромат я называю «Шанель №5 Венеции». Нет Венеции без этого парфюма. И вообще, Венеция – это не то, что должно кому-то нравиться или не нравиться. Она может быть только прочувствована и стать (или не стать) неотъемлемой частью организма, оставаясь при этом самодостаточной, независимой и безразличной ко всему. Если это ваш город по крови и коже, у вас не возникает вопросов и сомнений, прежде чем принять его безоговорочно, без исключений; и можете ли вы сетовать на то, что иногда сидите на горшке, и у вас есть свой собственный естественный запах. Кем бы вы ни являлись. Круто.
А о запахе «мёрзнущих водорослей», на которых и стоит вся “Fondamenta”, Бродский спел столько проникновенных, выворачивающих наизнанку сонетов…
«…Это всё дело молекул, и, похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии. Тут их, абсолютно свободных, хватало, и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха»…
«…Я всегда знал, что источник этой привязанности где-то… вне генетического склада, где-то в мозжечке, среди прочих воспоминаний о наших хордовых предках, на худой конец – о той самой рыбе, из которой возникла наша цивилизация. Была ли рыба счастлива – другой вопрос»…
«…Медленное движение лодки сквозь ночь напоминало проход связной мысли сквозь бессознательное. По обе стороны, по колено в чёрной как смоль воде, стояли огромные резные сундуки тёмных палаццо , полные непостижимых сокровищ – скорее всего, золота, судя по жёлтому электрическому сиянию слабого накала, пробивавшемуся сквозь щели в ставнях. Общее впечатление было мифологическим, точнее – циклопическим: я попал в ту бесконечность, которую воображал на ступенях Стацьоне, и теперь двигался мимо её обитателей, вдоль шеренги спящих циклопов, возлежавших в чёрной воде, время от времени подымая и опуская веко»…
И позже, всякий раз, отправляясь куда-нибудь на обычно переполненном вапорэтто, а спустя несколько месяцев тренировки обретя устойчивость, некую способность сращиваться ногами с его днищем, в памяти неизменно всплывали слова :
«…В путешествии по воде … есть что-то первобытное. Вода ставит под сомнение принцип горизонтальности, особенно ночью, когда её поверхность похожа на мостовую».
***
А вот к этому : « - Риальто, - сказала она нормальным голосом», - я так и не смогла привыкнуть, и всякий раз, слыша объявление капитана vaporetto, вздрагивала, словно от неожиданного прикосновения.
***
Только несколько недель спустя появилась смелость ступить на мостовую Lista di Spagna и отправиться по страницам, абзацам и строчкам “Fondamenta degli incurabili". Какая там карта! Самая бесполезная и вредная вещь в Венеции.
***
Чтобы не скатиться к туристическому потреблению этого необычного места, кроме перлюстрации всевозможных источников, я постаралась (и мне несказанно повезло) познакомиться с уникальными людьми - знатоками настоящей Венеции, влюблёнными в неё до последней клеточки, живущими и дышащими нею, как нераздельным организмом. Моей первой просьбой были книги на итальянском. Каково же было моё удивление, когда эта просьба вызвала изумлённый и восторженный отклик: мне повезло познакомиться не только с почитателями творчества И.Бродского, но и с аборигенами, встречавшимися с ним.
По понятным причинам, мне не хочется пересказывать детали наших приватных бесед (я больше интересовалась их личными впечатлениями, деталями, мелочами. воспоминаниями).
Так, в Галерее «Икона», в Campo del Ghetto Nuovo, Cannaregio, по соседству с которой я жила, меня познакомили с американским художником и фотографом Робертом Морганом, человеком весьма скромным, деликатным, обаятельным, с замечательным чувством юмора. Он уже долгие годы живёт в Венеции, у него прекрасная семья, он занимается творчеством и время от времени выставляется. Именно ему и посвятил И.Бродский свою «Набережную неисцелимых», написанную без особого желания, буквально из вежливости, по просьбе Консорциума Новая Венеция за несколько вечеров в один из своих зимних визитов в Венецию. Они тесно дружили, у них были общие темы и созвучия, Роберт всегда и охотно был помощью и опорой в Венеции (как и теперь продолжает общаться с женой и дочерью И. Бродского).
Тогда, в «Иконе» (кстати, хозяйка этой посещаемой, хоть и небольшой по размеру выставочной площадки, Ziva Kraus – весьма известная и «очень сноби» дама, неоднократно бывавшая с И.Бродским в одной компании….) открылась выставка фотографий Роберта Моргана, посвящённая Иосифу Бродскому с одновременной презентацией потрясающей книги – раритетного дорогостоящего издания «Watermark” (всего 50 экземпляров) ручной работы (в античных венецианских традициях), к которой приложил руку признанный Мастер своего дела Peter Koch. В книгу были включены иллюстрации Роберта. Таким образом ему захотелось как-то отблагодарить рано ушедшего друга и воссоздать в памяти счастливые моменты его пребывания в любимом городе.
Иосиф Бродский и Роберт Морган (фото в приглашении на выставку)
***
Вот так и прошёл первый год, с фотоаппаратом и без (я нередко ловлю себя на том, что иногда рука не тянется к камере; так было много раз, и в Иерусалиме, напрмер:чувства, переживания и ощущения иногда пересиливают рациональное желание запечатлеть и провоцируют абсолютную атонию мышц). При мне строился, например, последний венецианский мост, противоречивое и вызвавшее массу споров грандиозное строение. Ночами я сидела на балконе (и на набережных собирались толпы людей, чтобы не пропустить это уникальное событие), затаив дыхание, наблюдая за филигранным движением гигантских барж, плавно несущих мимо громадные фрагменты скелета будущего стеклянного моста, напоминающего по ночам летучую зелёную рыбу. Фотоаппарат ни разу не сработал. Он тоже смотрел. Мы вместе решили оставить это неповторимое зрелище только в нашей памяти.
Этого моста не было в Венеции Бродского...
***
Климат в Венеции жесток. Сырость и промозглость, вгрызающаяся в кости, в стены домов. Соль, аккумулирующаяся на штукатурке и преобразующая зеркала в венецианские таинства. Нужно прожить там несколько лет, чтобы собственный позвоночник стал твоим постоянным навязчивым собеседником.
Первое моё свидание с Венецией произошло на рассвете одного февральского дня, совпавшего с открытием карнавала. Это была сказка, озвученная непрестанным звоном колоколов, то и дело возникающими из густого тумана и исчезающими в невесомом молоке фигурами. Сразу вспомнились строки о знаменитой Nebbia, в которых Бродский описывал свой выход за сигаретами:
"...Туман густой, слепой, неподвижный. Последнее, впрочем, выгодно при коротких вылазках, скажем, за сигаретами, поскольку можно найти обратную дорогу по тоннелю, прорытому твоим телом в тумане; тоннель этот остаётся открытым в течение получаса".
"...Лево, право, верх, низ тасуются, и не заблудиться ты можешь только будучи здешним или имея чичероне"
Несмотря на то, что в последующие годы моего пребывания в Венеции туманные дни были очень редки, моя (у каждого она, конечно, вызывает разные ассоциации и ощущения) Венеция одета в туман и влажный холод. Когда чётче и драгоценнее краски и звуки, больнее чувства, откровеннее и чище мысли и желания, а аромат хорошего кофе и тепло камина-организма создают ощущение почти рая; музыка колоколов поселяется в сердце и становится его составляющей, время тягуче растворяется и тает с острым ощущением "навсегда" в линии горизонта, находящейся на уровне протянутой руки.
***
«… у Арсенала я бы взял направо, перешёл 12 мостов и по виа Гарибальди прошёл бы к Жардиньо , где на железном стуле в кафе «Парадизо» сидела гладившая и стиравшая эту рубашку шесть лет назад… Она подняла бы глаза горчично-медового цвета, остановила взгляд на фигуре в плотном пиджаке и сказала: «Ну и пузо!» Если что и спасёт эту картину от фиаско, то только зимнее освещение»…
“Paradiso” по-прежнему на своём месте. Я нашла его закрытым накануне открытия очередного Biennale di Venezia, и мне не удалось присесть, возможно, на тот же самый железный стул и, сидя с закрытыми глазами за стаканчиком чинното и маленькой булочкой, представить себя персонажем в платье из тафты из «Венецианской семьи». Было бы слишком дерзко.
***
***
отрывки из дневника (1-я часть)
использованы цитаты из "Набережной неисцелимых " Иосифа Бродского
и авторские фотографии (Галина Щиголева)